Швейцарский психиатр Карл Густав Юнг считал, что человеческая психика включает в себя как личное, так и коллективное бессознательное – универсальный слой сознания, который наследуется как продукт человеческой эволюции. Оно содержит архетипы – универсально понимаемые паттерны или символы, разделяемые людьми разных культур и эпох. Архетипы действуют как психологические схемы, которые определяют, как мы воспринимаем окружающий нас мир, и представляют собой некий первообраз, выраженный в виде персоналии, обстоятельств или ситуации, который аккумулирует в себе общечеловеческий опыт: прохождения пути, сражения, охоты, победы, спасения, предательства, преодоления сложностей, козней вредителей и поддержки помощников и т.д.
Архетипы влияют на наше восприятие, поведение и эмоциональные реакции, а также выражаются в мифах, религиях, снах и других культурных явлениях. По мнению Юнга, универсальность и общечеловечность архетипов объясняет, почему так много географически изолированных цивилизаций в итоге включили похожие символы, темы и сюжеты в свое искусство и устные традиции.
Юнг выделял такие архетипы, как анима, анимус, персона, тень и самость, но не делал какой-то строгой систематизации. Позже её предложила Кэрол Пирсон, выделив 12 основных архетипов:
- Герой (Воин);
- Правитель;
- Родитель (Заботливый, Опекун);
- Ребенок (Невинный, Простодушный);
- Славный малый (Приятель);
- Шут (Дурак);
- Бунтарь;
- Маг (Волшебник);
- Мудрец (Учитель);
- Гедонист (Любовник, Эстет);
- Творец (Художник);
- Искатель (Отшельник, Монах).
«Возвращение героя», «воссоединение возлюбленных», «борьба с чудовищем», «опасное путешествие» — все эти сюжеты воспроизводятся в нашей жизни снова и снова, почти не изменяясь со временем. Как они влияют на наше восприятие реальности (и себя)? Какое отражение находят в кино, искусстве, моде и политике? Культуролог Юлия Милович-Шералиева, автор книги
Будь ласка,
Увійти
або
Реєстрація
щоб переглянути вміст URL-адреси!
, ищет ответы на эти вопросы. Мы выбрали главу, в которой она разбирается, как меняется архетип героя и его мономиф в зависимости от культуры и чем различаются мировоззрение и ценности героя восточной традиции («лунного»), ориентированного в большей степени на внутренний путь, и героя западной традиции («солярного»), ориентированного на внешнюю активность и завоевания.Тип культуры и архетип героя
Как мы выяснили из предыдущих глав, архетипы, запечатленные в образах или сюжетах, — это константа; устойчивые символы, переходящие из культуры в культуру. Но поскольку они проявляются везде и всегда, то в зависимости от места и времени приобретают уникальные черты. Именно благодаря такой мимикрии и способности подстраиваться под меняющиеся условия архетипы и продолжают свое существование, невзирая на смену географических координат и исторических периодов.В античной Греции Герой или Бунтарь — это Прометей, в средневековой Англии — Робин Гуд, а в феодальной Японии — самурай. Герой, Искатель и Творец на Западе периода Возрождения — конкистадор, первооткрыватель. Подобно своим мифическим предшественникам, отправлявшимся на поиски золотого руна, чаши святого Грааля, Итаки или новых земель, они совершают мужественные путешествия вовне. Тогда как герой Востока, не уступая им в ловкости, сообразительности и умениях, чаще всего устремляется в путь к себе. В себя. И главное его достижение — не обретение материальных сокровищ или волшебных артефактов, а выявление своих сверхспособностей, собственного совершенства. Отсюда и культура ниндзя, монастырей вроде Шаолиня, восточных единоборств, где воины достигают недосягаемого, казалось бы, мастерства, бегают по стенам, прыгают на зависть европейским паркурщикам, руками и ногами разрушают препятствия, на которые и смотреть-то больно.
Однако мы помним: в случае с архетипами заострять внимание только на литературе или кино не стоит — образы продолжают свое шествие и в реальной жизни, и в политике, и в массмедиа. Кто они — герои в западной культуре? Парни с обложки, лучшие версии нас самих, то есть те, на кого мы хотим или стремимся быть похожими. Мускулистый парень, не вылезающий из спортзала, — бытовой, повседневный вариант героя в европейской и американской культуре. Подтянутый, с рельефом мышц, как у античных статуй. Ведь образ древнегреческого воина, с идеальными пропорциями, атлетичного, великолепно сложенного, как раз отражает сначала античную, затем общеевропейскую и в целом западную культуру. Культуру совершенства тела, эстетически выверенных пропорций. Он — воплощенное визуальное определение маскулинности. Ведь именно герои сначала расширяли границы ойкумены, затем населяли Европу, а со временем из Старого Света отправлялись в Новый. Потому-то современный спортивный красавчик, любой парень, занимающийся фитнесом, — сознательно или нет — продолжает эту линию античного стремления к совершенству. Как и актер, глядящий на него же с плаката очередного фильма франшизы о супергероях.
Что мы видим на Востоке? Что за изваяния показывают нам героев этой части света и этой, такой отличной от западной, культуры? Правильно: статуи Будды, нэцкэ, фигурки из слоновой кости — приземистые, пузатенькие, полные витальной силы, которую они… скорее, копят, не растрачивая ее понапрасну и не суетясь. Всю прыгучесть и физическое мастерство они оставляют монахам Шаолиня или ниндзя, предпочитая, застыв, в статичном виде являть собой воплощенное умиротворение, спокойствие и мудрость. Прямо в этот момент, если угодно, герой Востока совершает путешествие, проходит все 12 шагов Пути по Кэмпбеллу — только в своем сознании, во внутренней борьбе с демонами, искушениями и слабостями. И побеждает.
Наша страна располагается в самом сердце Евразии, русский менталитет находится где-то посередине, на стыке западного и восточного. Очень точно подметил Достоевский: «Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей» . Примером может служить герой романа Достоевского «Преступление и наказание» (кстати, среди архетипов это яркий Бунтарь, то есть Прометей на современный лад), который совершает преступление и потом все оставшиеся сотни страниц переживает наказание. Или на сцене может висеть ружье для того лишь, чтобы чисто теоретически иметь возможность выстрелить. Вспомните пьесы Чехова, где действие будто бы не развивается — персонажи играют в карты под абажуром, раскачиваются в креслахкачалках, непринужденно обсуждают меню предстоящего обеда. Но за всем этим продолжает вершиться античная трагедия, эпос, нечто судьбоносное. И эту силу мы ощущаем, хотя внешне, казалось бы, ничего «такого» не происходит. Никаких привычных для американских блокбастеров погонь, кровопусканий и вырывания волос на голове.
Внешний путь — по западному образцу — диктует европейской культуре образ рыцаря и образ его действий. Герой всегда активен, всегда в пути — в прямом или переносном смысле слова. Карьера, постоянное стремление к успеху, принцип «движение — жизнь» — все это свойственно мышлению, культуре, жизни западного образца. Нельзя останавливаться: остановился — значит, уже не герой. Этот образ распространен еще со времен «суперменской» Античности, где боги-герои умеют больше обычных людей. Из Античности же родом и понятие агона, смерти на высшей точке. Умереть во время марафона или сразу после него, во время соревнований на Олимпиаде, на пике своих достижений — идеал древнегреческого сознания. Подобное трудно представить на Востоке. В этой части света благом считается дожить до преклонных лет, в спокойствии и умиротворении, на пике опыта, знаний и глубины понимания происходящего. Уметь, мочь, но не применять свое мастерство. Как говорится, лучший бой — тот, которого удалось избежать. Герой Востока — могучий, крепкий старец, пожилой мудрец с насмешливым, озорным взором, созерцающий этот бренный мир. Герой Запада — молодой, полный сил, рвущийся к победам ловкач. И где-то посередине славянские образы — наши родные Емеля на печи, Иван-дурак, то ли герой, то ли просто везунчик, или богатырь Илья Муромец: бездействует тридцать лет и три года, а потом ка-а-ак выступит!
Разница в подходах прослеживается и в образе героя, и в том, как именно он проходит путь; в обстановке и условиях. Это заметно даже по двум типам композиции и экспозиции в самом построении истории. В западном кинематографе наиболее популярны два типа развития сюжета. Первый — ориентированный на европейскую традицию: история начинается с описания героя во всех деталях и подробностях. Здесь экспозиция как бы объясняет то, что будет происходить дальше. Второй тип развивается в американском кинематографе, где фильм начинается сразу с яркой завязки, резко и без лишних объяснений. Это и тизер, и экспозиция с завязкой, склеенные воедино, подсказывающие и элемент финала. По своей мощности такое начало сопоставимо с завязкой по-европейски. Иными словами, в развитии сюжета по европейской традиции события разворачиваются постепенно, тогда как в американской мы сразу оказываемся в гуще событий. В первом случае главный герой собирается утром на работу, подгоняет детей, чтобы те не опоздали в школу, перекидывается парой-тройкой фраз с женой. Едет в офис, открывает полученную посылку — и дальше мы видим взрыв, разбитые стекла, раненого главного героя, подаренный ему сыном талисман — плюшевого мишку с оторванной пуговицей глаза. В экспозиции по-американски мы в первых же кадрах видим разгромленный взрывом офис, осколки стекла, одноглазого мишку и окровавленного главного героя. И лишь потом включается предыстория.
К чему нам эти знания сейчас, в этой книге? К тому, что даже в построении завязки мы видим, насколько по-разному развиваются истории в зависимости от происхождения — например, по-американски сверхдинамичное начало, взрывное, мощное, активное, без проволочек и предысторий. К черту подробности!
В европейской традиции мы видим спокойную, размеренную поступь разворачивающегося повествования. А если двинемся дальше, на Восток, то увидим еще более глубокую, с большей психологической подоплекой, историю. Возьмем для примера мультфильм — анимационный шедевр Ивана Максимова под названием «Приливы туда-сюда». Этот фильм повествует об особенностях жизни на берегу, где уровень воды все время меняется: пока одни сохнут, другие мокнут. В синопсисе читаем: «Утренний отлив и вечерний прилив меняют течение жизни прибрежного городка». Такое описание приводит сам автор. И, даже еще не посмотрев мультфильм, мы в одной лишь этой фразе узнаем типично восточное мировоззрение. При этом автор к Востоку отношения не имеет, за исключением лишь некоторого родства его творчества с восточной философией: созерцания, медитативности, принятия неизбежного, цикличного. Автору просто нравится и подходит этот размеренный темп.
Эти самые цикличность и медитативность в сочетании с эстетикой Луны и воды прослеживаются еще на уровне описания мультфильма. И с первыми его кадрами ощущение причастности к философии Востока только усиливается. Черно-белый, созданный будто в эстетике прошлого (к нему, например, нас отсылают старые фотографии в сепии), мультик рассказывает нам о странноватых и очаровательных существах. То, как они реагируют на планомерную, даже гипнотическую смену приливов и отливов, и составляет суть истории; никаких масштабных свершений и умопомрачительных подвигов. Персонажи здесь не силачи-супермены, а милые, трогательные вымышленные создания. Однако их путь не менее героичен — с какой самоотверженностью они принимают обстоятельства, как упорно борются с ними в меру своих сил, стоически терпя неизбежное. Оно сильнее их, но они все равно не сдаются. Это ли не героизм? Да, но героизм по-восточному.
Пока герой западной культуры, вооружившись мечом и оседлав коня, отправляется в опасное путешествие или устремляется на бой с чудовищем, герой Востока борется со своим внутренним драконом: страхом, унынием, ленью.
Путь героя на Востоке — путь внутрь себя, а недеяниеглавное действие. В благодетелях — принятие, понимание цикличности и подстраивающаяся под нее медитативность.
Все тлен, и все пройдет. Метафорическая, образная, созерцательная культура Японии и Китая в рекламе и шоубизнесе не просто эмоциональна — она взывает к богатству воображения, к образу. Даже иероглифы суть не что иное, как образ.
Если на Востоке путь героя метафорический, то на Западе — буквальный: экспансивный путь завоевателя, крестоносца, конкистадора. Если в раннем Средневековье героем Запада был рыцарь, размахивающий фаллическим символом — мечом, то в эпоху Великих географических открытий этот образ никуда не пропадает, просто вместо меча у героя теперь другой продолговатый предмет: например, подзорная труба, трость или указка, а вместо коня — корабль, транспорт, соответствующий времени. В ХХ веке этот же герой пересаживается на другой корабль, космический.
На Востоке герой тоже проходит свой путь, только после очень медленной по меркам европейца раскачки. Более того, в совершенно реальной современной жизни путь Востока (Китай, Япония, Корея) по-прежнему не прямой и экспансивный: он продолжается, но как-то украдкой, тихой сапой, и лежит через технологии, философию и культуру. Восток проникает во все общества через инновации, открытия, музыку и кино. В то время как Британия, «владычица пяти морей», Франция, Голландия и Португалия достигали других земель путем физических завоеваний, Восток завоевывает мир интеллектуально и эстетически.
Восток всегда немногословен — он, скорее, образен. В восточном искусстве мы видим лаконичность речи и высокую художественность подачи. Вспомним боевые искусства и театр. Как мало там вербального, прямого, зато как символичен и ярок грим, как сильна пантомима. Как сдержанны актеры театров и кабуки, но как при этом выразительны они в жестах. Российскую театральную традицию можно расположить где-то посередине: слов много, они осмысленны и глубоки, зато действия меньше. Последнего больше всего — что ожидаемо — в театральной культуре Запада.
Материальная западная культура очень активна: здесь всегда упор на силу, секс, убийства, важность спасения физического тела, а также достижения успеха и любви. На Востоке же мы видим пренебрежение физикой в пользу долгого, вечного. Жизнь — всего лишь сон бабочки. Это память о чем-то большем. Здесь герой не цепляется всеми силами за свою жизнь, что влияет и на его образ мыслей, и на то, как выстраивается его путь.
Отвлечемся от литературы, театра и истории. Взгляните на архетипы из современного шоу-бизнеса, рекламы, моды. Самые популярные как в политике, так и в поп-культуре архетипы Героя, Гедониста и Бунтаря. Примером таких личностей или моделей поведения могут служить супергерои Marvel, звезды вроде Джей Ло, Бена Аффлека или Джастина Тимберлейка.
Вспомните американскую рекламу, изобилующую архетипами — как в образах, так и в сюжетах. Здесь главный персонаж может быть единственным: например, в ролике, где изображен бизнесмен, отправляющийся в деловую поездку. Эгоцентризм, сконцентрированность на частном, личном, персональном — вот что мы видим в рекламной индустрии США, где популярны архетипы Героя и Правителя. Американский потребитель будет считать такого человека сильной, самодостаточной и решительной личностью. Деловые способности такого персонажа позволяют ему быть на коне (а вот и Рыцарь прошлого!). Однако подобный сюжет вряд ли имел бы большой успех в традиционных культурах вроде Латинской Америки, где героя-одиночку посчитали бы неудачником, не сумевшим снискать уважение окружающих: здесь в чести архетип Славного малого. На Востоке более популярны Маг, Родитель и Искатель: аудитория откликнется на образ познавшего мудрость. В итальянской рекламе той или иной автомобильной марки герой-Гедонист, скорее всего, окажется в салоне не один, а с красивой девушкой, разделяющей с ним удовольствие от поездки на роскошной комфортабельной машине; они станут колесить по улицам, где соседи и знакомые будут всячески выражать восхищение успехами молодого человека. Здесь популярен прежде всего архетип Гедониста, а возможно, и Творца. Тот, кто умеет получить удовольствие и подарить его другим, и есть настоящий герой. И ему совершенно не нужно для этого сворачивать горы и прыгать по стенам.
Глядя на солярную — активную и бодрую, существующую здесь и сейчас — культуру Запада, мы видим устремленные ввысь шпили соборов, башни и небоскребы — это можно считать символами стремления к завоеванию, простирающемуся и вширь, и вверх. Бьющая через край энергия, успех как цель жизни — это код человека Европы и Нового Света, связанный с экстернальной переработкой архетипа Героя. И если код Запада своей яркостью подобен Солнцу, то код Востока скорее связан с Луной: мягкий и гипнотически медленный, поступательный, не революционный, но эволюционный. Присмотритесь к героям Востока и Запада в литературе, кино и политике — и вы ощутите, насколько по-разному в этих двух мирах проявляются одни и те же архетипы, образы и сюжеты. Насколько все мы одновременно далеки друг от друга и невероятно похожи.
